Цветочный крест. Роман-катавасия - Страница 96

К оглавлению

96

Глава двадцать четвертая
БОЖЕСТВЕННО ЦВЕТИСТАЯ

— Для чего вы ищите живого среди мертвых? — в раздумье произнесла Феодосья, вновь вспомнив речие Смерти о том, что ея, Феодосии, в списках нет.

Натвердо слов Евнгельских она не помнила, стало быть, цитировала неточно. Но сие было не суть важно для Феодосьюшки сей час. Ибо, даже неточные, словеса сии имели такую силу, что сподвергли вдруг юную жену к ясному и внятному толкованию обстоятельств ее встречи со Смертью. Не нужно Господу, чтоб твердили Его слова наизусть и гордились точностью цитирования. Нужно Ему, чтоб краткие слова Его взрастали всепроникающей верой, большими делами и неохватными розмыслами. Иногда достаточно и ощущения Его слов, чтобы из едва уловимого аромата незаметного крошечного полевого цветка взрос благоухающий луг и благовонный сад. Так и Феодосья, не из зазубренной догмы, но из ощущения слова Его, взрастила превонный и прелепый, каким прекрасным может быть только то, что Им сотворено, божественный цветущий крест.

— Что за цветущий крест? — нервно возопил бы отец Логгин. — Не оговорено такого креста в теологической литературе!

Его ученость и приверженность науке совершено лишили его романтики, и сие не есть хорошо!

Так вот. Отец Логгин непременно бы вскричал, узнай о затее Феодосьи. Но она, увы, всю зиму, пока мужественно пыталась наставить чудей подземельных на путь истинной веры, не хаживала в церковь, лишь молилась исправно в своей земляной хижине, оправдывая сей временный отход от официальных обязанностей простой мыслью, что храм и Бог — не всегда в хоромах, увенчанных крестом, но всегда в душе человека. И целый мир — в его душе. И коли захлопнется навеки створка в эту душу, то мир исчезнет так же. И другого такого уже не будет никогда. Ибо штучно корпит Господь над каждой душой. И нет двух одинаковых, как нет одинаковых книг, плащаниц или крестов — каждый неповторим и существует в одной штуке, или, как выразился бы книжный отец Логгин, в едином экземпляре. Это — как если сгорит древлеписная икона. Сколь ни копируй после ее иконописец с копий или по памяти, сколь ни пытайся подправлять лик, руководствуясь указаниями и замечаниями тех, кто тысячу раз молился на нея, древную, и помнящий назубок каждую трещинку, каждую складку на одеждах, но — нет, сию подлинную икону уж не сотворить. Будет она новоделанной и лепой яркими красками, но, хоть ты тресни, не повеет от нея глубинной мудростью, не опахнет спокоем, не омоет чистыми слезами. Впрочем, сии мысли ушли довольно в сторону от событий, что вот-вот случатся с Феодосьей. Ибо, неудачная встреча со Смертью показала, что не наградил пока Господь Феодосью счастливой кончиной, не выслужила еще, видать, райской жизни.

— На том-то свете больно хорошо блаженствовать, а ты здеся сперва помайся, да заслужи вечного счастья с сыном Агеюшкой настоящими делами, — от имени Его сама себе разъясняла Феодосья.

И задумала она сотворить божественно великий и прекрасный, как сам мир, крест! Дабы осенить им темные земли чудей шахтных, в надежде, что свершится чудо — идолопоклонники подземные низвергнут своих поганых щурбанов, просветлеют душой и поймут, в конце-то концов, что Бог един! Ну, не может быть, чтоб были оне такими непонимающими остолопами! Ведь не глупые оне — в подземельной деревне Феодосья видела даже календарь! Круглую деревянную дощечку — спил могучего дерева кажинный день торжественно брал в руки самый перестарый старец. Круг сей был поделен на двенадцать колец по числу месяцев в году. Каждый месяц имел до шестидесяти дырочек — по числу дней и ночей в месяце. В дырочку был воткнут деревянный стерженек. Утром старик — чудь передвигал стержень на дырочку вперед, а вечером — вновь. Ибо день и ночь одних суток у чудей были двумя разными частями бытия. И у таких-то острых умом людей — болваны деревянные наставлены на каждом шагу! Тут идолище в честь солнца, там — в поклон хозяину леса, у болота — болотному духу. И так-то на каждом шагу. Будто не единый Бог сотворил и лес, и болото, и реку. Отчего такая дикость?! Видно, оттого, что лукавый крепко держит их подземельное село в лапах, ведь все, что в темноте, как землянки, куда не проникает божественный свет — его вотчина. А люди оне, хоть и без креста, вовсе не плохие, не злобные. Феодосью вон приютили…

— Но, на какую глубину земной тверди простирается Его сила? А с какой — начинаются уж владения дьявола? — раздумывала Феодосья. — Али на сажень в землю? Али глубже могилы начинается уж дьявольская вотчина? Но, как же тогда ледник либо погреб с урожаем? Он под землей, но в нем силой Божьей хранятся пищное и питейное. А колодец? Его глубины от Бога либо от лукавого? Коли — от Бога, так почто позволяет Он жить в студенцах колодезникам лешим? А соляные скважины в чьих владениях? А шахты с камнями самоцветными — сказывают, есть такие на Урале, чьим волеизъявлением? Его али сатаны? А может, под вспаханной и засеянной пажитью Господь силен глубоко в глубь, а под болотиной или чертополошным пустырем — не так мощен?

Размышления сии заняли у Феодосьи не один день. Но, в итоге, решила она, что, во-первых, Божьи владения проникают вглубь в тех местах, где на поверхности — ухоженная человеком земля: пажить, огород, сад, хоромина, площадь. Стало быть, надобно облагородить поверхность над подземельной деревней чудей. Во-вторых, самое верное украшение — это крест. И, в-третьих, глубина проникновения Божьей силы в черные глубины земные будет сообразна величине креста, что водрузит она на земной поверхности.

96